ПИСЬМА СЕМЬИ ТЮРИНЫХ

Тюрин Степан Иванович. Родился в с. Варварское
(ныне – Кстовского р-на Нижегородской обл.). Ушел на
фронт добровольцем. После войны – учитель и директор
школы в с. Соколово Кстовского р-на Горьковской обл.1

ПИСЬМА РОДНЫМ

№ 292

29 ноября 1941 г.
Здравствуй, мой дорогой, милый Витя!
Я ни на минуту не забываю всех вас. Ты, надеюсь, учишься на «отлично», а поэтому сможешь самостоятельно и прочесть мое письмо, и написать мне ответ. Витя, я писал вам очень много писем, а от вас не получил ни одного. Я часто вспоминаю ваш приезд ко мне в лагеря, наше свиданье в дождь под соснами и горькую минуту прощанья. Хоть бы опять увидеться!
Рана на руке зажила, и рука действует хорошо. Из госпиталя меня скоро выпишут, и, возможно, мне придется опять ехать на фронт, опять вести бой с ненавистным проклятым врагом. В бою меня может сразить вражеская пуля. Если это случится, то я тебе и Вовочке оставляю наказ: вырасти и беспощадно отомстить врагам. Никогда нельзя простить фашистским зверям их преступления.
Витя, я хотел бы от тебя и от Вовочки (когда он подрастет)2 отличной учебы, отличного поведения всегда и везде, любви к труду (уметь делать многое), умения развивать и беречь свое здоровье, уважения к старшим, любви к чтению, смелости, умения добиваться намеченной цели. Пиши ответ.
Пиши немного, но почаще. Передай привет родным. Поцелуй за меня свою маму и малютку Вовочку. Береги Вовочку и помогай своей маме, дедушке и бабушке.391
На чем катаешься? На лыжах или на коньках? Мои лыжи можешь считать своими. До свиданья, мой милый мальчик.
Целую тебя. Твой папа С. Тюрин
Напиши, сумеешь ли вполне самостоятельно прочитать это письмо.

Предоставлено архивом Кстовского муниципального района. Беловой автограф. Чернила3.
1 URL: http://www.proshklu.ru/tag1324716/ (дата обращения: 06.01.2015).
2 Фраза вписана над строкой.
3 На конверте указан адрес получателя: Горьковская обл., Работкинский р-н, п/о Лопатищи, с. Соколово, Тюриной Екатерине Зотовне.
Имеются штамп «Просмотрено военной цензурой» и два почтовых штемпеля.

№ 293

19 ноября 1942 г.
Здравствуйте, мои милые, родные Катя, Витя, Вовочка! Пишу вам часто. Правда, новостей, может быть, никаких и не сообщаю, но писать вам – необходимая потребность.
Думаю, что и вам приятно получить письмо, а мне тоже делается как будто легче. Пока пишешь, да если один, никто не мешает, то и выходит, что как будто побеседовал в душе с вами. Жизнь на передовой – жизнь напряженная. К ней привыкнуть, мне кажется, нельзя. С отправкой на курсы дело заглохло. Ну, и пусть. Все мы сейчас с большим вниманием следим за ходом событий в Африке. Как и все, ожидаем открытия Второго фронта. Но больше надеемся на себя.
Здесь зима. Снег. Как у вас? Витя, наверное, уже ладит лыжи и коньки. А Вовка просит салазки! Так ли? Завидую!
Ну, будьте здоровы и бодры. Привет старикам. Пишите. Обнимаю вас и целую.
Ваш С. Тюрин

Предоставлено архивом Кстовского муниципального района. Беловой автограф. Карандаш. Чернила1.
1 Воинское письмо. Указаны адреса получателя: Горьковская обл., Работкинский р-н, с. Соколово, Тюриной Екатерине Зотовне, отправителя:
1680 полевая почта, часть 174, Тюрин С.И. Имеются штамп «Просмотрено военной цензурой», два почтовых штемпеля  и лозунг «Смерть немецким оккупантам!».392

№ 294

7 февраля 1943 г.
Мои родные, милые Катя, Витя, Володя! Мой вам сердечный привет! Получили ли мои письма из госпиталя? Это пятое письмо, посланное мной из госпиталя. О чем писать?
Обещаю написать о подробностях боя. Да вот беда – никак не настроишься, чтоб описать бой. Шок да картина. Госпиталь хороший, но условий нет. То стонут, то разговаривают. Госпиталь, в котором лежу, предназначен для легкораненых, лежат же в нем всякие, в том числе и тяжелораненые и даже такие, которые уходят в небытие. Вот вчера ночью один, лежавший на койке против меня, отдал «богу душу», несмотря на все принятые меры: ему и кровь переливали, сыворотки и еще что-то. Ничто не спасло. Смерть противоестественна, когда она есть следствие того, что организм жил столько, сколько ему положено. Но здесь, на войне, мимо убитых и умерших проходят не задерживаясь, пожалуй, равнодушно. Вообще, проявление чувствительности, в какой бы то ни было форме, недопустимым считается. Напряжения всех физических и духовных сил требует фронт от солдат и командиров.
Мы на марше. Ночь. Крепкий январский мороз. Боковой встречный ветер обжигает лицо, холод, знобящий холод проникает в рукава, в рукавицы, от него становится зябко и коченеют руки. Тишина. Среди необозримых снежных полей извивается узкая1 лента военной дороги, какого-то другого цвета, нежели поле, то белое, то искрящееся синевой от лунного света. Луна медленно ползет по небосклону и такое холодное, равнодушное, порой кажется, издевательски насмешливое у нее лицо, что становится на душе тоже холодно и жутко. Безжалостная холодная красота.
По дороге растянулась войсковая2 колонна неравномерно покачивающихся людей. Она чернеет и резко выделяется на светлом фоне небосклона – идем. Короткая остановка (привал). Люди становятся на колени, многие ложатся на снег.
Сон, всемогущий сон готов захватить в объятия каждого.
Уснуть, отдохнуть. Нет! Это впереди, потом. Негромкая, но393 резкая команда: «Встать!». Встают и медленно, тыкая ногами, снова идут вперед. Болят ноги, отяжелели3 плечи, режут лямки вещевого мешка и винтовочные ремни. Все бы сбросить, стряхнуть с себя тяжесть и в тепло, в жаркую избу, чернеющую иногда в стороне. Но… она без окон, без крыши, без дверей. Дальше и дальше. Цель впереди. Веки тяжелеют, и нет сил их поднять, разомкнуть. Идешь, сколько времени идешь с закрытыми глазами, в забытьи, трудно сказать.
Неожиданно, как от толчка, вдруг приходишь в себя, стараешься встряхнуться, подбадриваешь себя, выправляешься и снова идешь. И еще раз, и еще коварный сон охватывает сознание, которое цепенеет, и снова просыпаешься. Наконец, когда, казалось, все силы иссякли – остановка. А потом дальше. Отстающих подбадривают, подталкивают. На жалобы внимания ровно – нуль. (Продолжение следует.)
Но вот деревня. Есть между домами с проваленными крышами и разрушенными зияющими проломами стен и выбитыми стеклами в окнах и чудом уцелевшие избы. Идет размещение. Долго и нудно тянутся минуты, когда подыскивается подходящая изба. Наконец в избе. Тесно. Холодно. Земляной пол. Солома не всегда. Активные разводят огонь – есть печь, печи нет – на полу. Дымно, ест глаза, до боли раздражается горло.
Кашель. И все же сон все побеждает. Спят крепко с храпом, со свистом, скорчившись, согнувшись. Огонь делает свое благородное дело – согревает. Но смрадно, вонь, вонь от портянок, от пропотевших тел. Долго спать не приходится. Нужно чистить оружие и снова готовиться к походу. Вечер. Отдых. Отдохнувшие, но все же разбитые люди малоразговорчивы.
Выступаем. Подходим к линии фронта. Мотаемся по дорогам. К утру выходим в высокий конопляник, оставшийся неубранным. Противник близко. Через нас с визгом летят мины, где рвутся рядом. Поворачиваем головы и двигаемся, двигаемся на исходный рубеж. То и дело слышатся вопросы:
«Какая задача? – Не знаю!». Рассвет близится. Все предметы из расплывчатых делаются резко очерченными. День обещает быть ясным, солнечным, морозным. Небосклон с востока с нашей стороны заполыхал сплошной широкой полосой ярко-розового цвета. Медленно, слишком медленно обходим394 минные поля. Это понимают все. Колкие и едкие замечания в соответствующий адрес. Но каждый уходит в себя. Что проносится в его сознании? Каждый хоть на минуту вспомнил свою родную4 обстановку, родных, детей. И… увижу ли я их, придется ли смотреть с радостью в ясные детские глаза; глаза милой, глаза матери? Вопрос – без ответа!
Светлеет. Спустили в лощины. Но полетели первые мины. Уже редко, но падают люди. Затакали вражеские пулеметы. Команда. Разворот в цепь.
Бросок. Вперед. По чистому полю рассыпалось много, много темнеющих фигурок. Все ближе к врагу, все чаще рвутся с треском мины, татакают вражеские пулеметы, выбивают частую дробь автоматы, по-осиному кругом поют пули, а разрывные пули с треском, похожим на хлопанье пастушьего бича, рвутся впереди, сбоку, сзади. Ливень свинца! Враг пострашному огрызается. «Вперед!». Цепь перебежками продвигается вперед. Залегает. Открывает винтовочный огонь.
Огонь, кругом огонь. И ровное белое полотнище поля испещрено множеством следов, забрызгано черными крупинками земли около мест разрыва мины, чернеет воронками и то там, то тут падают и остаются неподвижными человеческие серые фигурки, резко выделяясь, как вычерченные на белой бумаге неумелой детской рукой рисунки. Слышатся крики: «Санитар, санитар!». Кто цел, то не обращает как будто на них внимание. Иногда слышится стон тяжелораненого: «Ой, ой!». Потом крики затихают.
«Вперед, вперед! Товарищи!». Это передается все дальше по цепи. Огонь все сильнее. К свинцовому ливню присоединяются оглушительнее разрывы тяжелых мин, содрогается земля. Враг уже виден, он огородился колючей проволокой, зарылся в землю. Виднеются отдельные группы. Огонь усиливается. А солнце яркое, слепящее зимнее солнце уже высоко. И еще бросок! Вперед! Враг мечется, не выдерживает натиска и бежит.
«Вперед, четвертая», – поднимаю я бойцов своей роты. Бойцам приходится меньше быть на виду у врага. «Вперед», – смотрю на левый фланг, поднялись все, назад, там отстал один. «Вперед, Сабицкий!». И сам вперед! Вот сейчас упаду, выдвинусь немного дальше цепи вон на тот бугорок. И тугой395 удар в ногу, боль и уже лежу в снегу, ранен. Приподнимаюсь на колени, поворачиваюсь, чтобы позвать санитара (ординарца моего ранило в начале наступления). Новый удар, толчок в спину, жгучая боль прижимает плотнее к снегу. Поворачиваюсь, опять вперед. А там уже пошли, ходом наши пошли.
Противник отстреливается с дальних огневых точек. Попытался встать – упал. Лежу, жду санитаров. А поле кругом пустеет. Пробегают одиночки. Далеко справа санитары на волокушах тащат раненых. Поворачиваюсь, осматриваюсь.
Лежат убитые. Вот один без головы, другой с разорванным животом, а то и ран не видно, как будто устали, тяжко устали люди, ткнулись на землю, как попало, и спят. И вот все тише, тише… Какая-то необычная тишина. Такую тишину переживать и чувствовать редко приходится. Солнце щедро поливает своими благодатными лучами землю. Все смолкло
на поле боя! Наши ушли вперед, враг бежит. Только изредка доносится тихий стон раненого из-за бугорка.
Что делать? В валенке сыро, липко – кровь. Ползи! Ползу на коленях. Ползу долго по глубокому снегу, он набивается в рукавицы, за голенища сапог. Выбираюсь на тропинку, здесь легче.
Лежит санитар, наш санитар. Ранен в ноги, в живот. «Что Насыров? – Ох!». Лицо синеет у него, глаза с трудом поворачивает в мою сторону. Узнает. Обещаю прислать санитаров. Почти рядом, ничком лежит наш санинструктор. Ранен в грудь. С трудом отплевывается кровью. Тоже обещание с моей стороны.
Ползу дальше по тропинке. Болят коленки. Становится жарко. Набираюсь решимости преодолеть, невзирая на боль, добраться до медпункта. Кустарник, канава, обсаженная ветлами. Вот и пункт. Здесь много раненых. Требую посылки санок за оставшимися ранеными. Посылают, делают перевязку и мне. Сидеть, ждать лошадей, когда ярко греет солнце, и такое необычное чувство, порыв к жизни. Нет, я смогу идти с теми, кто уходит.
Мне вырубают здоровую палку. Закуриваю, жадно затягиваюсь. Встаю, нестерпимая боль, но иду. Медленно иду, часто останавливаюсь. Вот убитые. Среди них есть знакомые, но трудно их узнать. Не лица, а бледно-синяя маска, не мигая, смотрит мутными стеклами белков в далекую и глубокую396 синь неба. «И я ведь мог бы так же лежать среди поля, никому ненужный, никем неопознанный». Иду, иногда ползу. Меня догоняют и обходят раненые, но и я не из последних, и я обхожу некоторых, уже решивших отдохнуть. Силы иссякают, мне дают корочку мерзлого хлеба, на ходу подкрепляюсь и иду. Вот, наконец, и командный пункт одного из подразделений. Силы покидают, выступает обильный мелкий пот. Нога стала тяжелей, налилась свинцовой тяжестью.
Здесь люди. Помогают перелезть через траншею, дают пару сухарей, а я, обессилевши, вытягиваюсь на снегу. Начинает знобить. Но вот и лошади. Увозят в лес, затем в деревню, в полковую санчасть. Там перевязка, с трудом снятый валенок, сто граммов водки и короткий сон на соломе. А потом медсанбат, нары, покрытые соломой, беспокойный, но долгий сон. Ну, тут уж музыка другая.
Итак, четыре конверта отправлю завтра с описанием, не выражающим и сотой доли того, что пережил, перечувствовал, видел. Хотелось бы написать и короче, и яснее, но трудно сосредоточиться (в палате 16 больных). Свет тусклый, а поэтому неизбежны описки и неразборчиво написано. Ну, надеюсь, вы меня извините. Выразить хотелось мысль, что ничто не останавливает людей наших, ни страдания, ни муки ран, ни сама смерть. Все хотят изгнать врага с земли нашей. Земля, обильно политая кровью, расцветешь ли ты и залечишь ли раны сыновей твоих?!
Пока на этом заканчиваю.
Обнял бы вас, мои родные, побыл бы с вами часок. Приди, приди желанный час. Все бы забыл!
Обнимаю и целую.
Ваш С. Тюрин

Предоставлено архивом Кстовского муниципального района. Беловой автограф. Карандаш. Чернила5.
1 Далее автором зачеркнуто слово «темная».
2 Слово вписано над строкой.
3 Над словом другим почерком карандашом надписано слово «оттягивают».
4 Слово подчеркнуто автором.
5 Конверт отсутствует.397

№ 295

20 февраля 1944 г.
Здравствуй, мой дорогой Витя!
Мой тебе сердечный привет и пожелание здоровья, бодрости и успехов в учебе!
Витя, письмо твое от 4 февраля я получил. Очень остался доволен твоим сообщением о том, что вы живете хорошо и не нуждаетесь. Я также доволен тем, что ты хорошо, складно написал письмо. И ошибок немного. Мой совет тебе. Все, что напишешь, всего1 внимательно, прочитай с целью исправления допущенных ошибок. А о словах, которые не знаешь,
как правильно пишутся, спроси у своей мамы. Витя, в этом письме я хочу дать тебе указания, как с большей пользой для своего развития читать книги. А читать нужно. «Чтение есть лучшее учение», – сказал А.С. Пушкин. Нельзя читать только для того, чтобы прочитать, а потом забыть. Нужно читать вдумчиво, как говорят, с толком. Все полезное, ценное, интересное сумей запомнить. Приучайся обдумывать прочитанное. О непонятном спрашивай, еще читай, чтобы понять. Если с чем не согласен, то отдавай ясный отчет, почему не согласен.
Всему этому замечательно помогает запись о прочитанном.
Как и что записывать. Прежде всего заведи тетрадь «Записи о прочитанном», а в ней будешь вести записи так примерно:
5 марта 1944 года.
Л. Толстой «Два товарища».
1. Коротко, но ясно напиши, о чем говорится в сказке,
то есть на 3–5 строчках короткими предложениями изложи
своими словами то, что прочитал.
2. Напиши, понравилась или не понравилась книга2 и
почему.
3. Кто понравился из действующих лиц и кто не понравился и почему.
4. Какое самое интересное место в книге.
5. Можно сделать выписки понравившихся мест и обязательно пословиц, поговорок, загадок.
Все записи делать коротко, но ясно. И еще возьми за правило рассказывать о прочитанном кому-нибудь. Это очень398 полезно. Нужно больше читать вслух, не торопясь (читай
дедушке сводки из газет). Заучивай больше стихотворений наизусть, а забытые повторяй. Вот, мой милый мальчик, тебе мои советы и указания. Ты сможешь с помощью матери их
выполнить. А я, когда узнаю о том, что ты следуешь моим указаниям, буду очень доволен, и мне легче будет переносить разлуку с вами, мои дорогие. Помогай Вовочке играй в
«шахматы». Это ему полезно. А сам тоже изредка играй хоть с матерью в настоящие шахматы.
Два дня тому назад у нас начались занятия по твердому расписанию. Будем учиться шесть месяцев, изучать военные дела. Есть ли у вас военрук? Вспоминают ли ребята о военных занятиях, если нет военрука?
Плохо то, что у меня почти не остается бумаги.
Да, вот что, Витя, в твоем последнем письме цензура зачеркнула на первой странице две последние строчки там, где ты начал писать, что народ повалил в контору слушать докладчика. Что он там услышал? Пиши, мой милый сын, ответ. Передай привет Вовочке. Дай прочитать письмо матери.
Целую. Твой папа С. Тюрин

Предоставлено архивом Кстовского муниципального района. Беловой автограф. Чернила3.
1 Далее слово «перечит» зачеркнуто.
2 Слово вписано над строкой.
3 Конверт отсутствует.

ПИСЬМА СЫНА В.С. ТЮРИНА

№ 296

11 ноября 1942 г.
Здравствуй, милый папа. Вчера получили твое письмо.
Папа, вчера катался на коньках. Мы живем хорошо. Папа, а ты чего сейчас1 думаешь2, когда я пишу.
Пишу утром. Я тебе, папа, написал более 15 писем, а ты только 3 письма мне написал. Пиши мне. Вова стал связывать речь. Меня зовет Атя. Когда от тебя нет письма, Вова кричит почтальону: «Тая! Тая! Тая…».399
До свидания, твой сын Тюрин Виктор.
Пиши. Пиши мне.
До свидания.
Деньги получили 2000 руб. Аттестат пришел. Сегодня напишу письмо после школы3.

Предоставлено архивом Кстовского муниципального района. Беловой автограф. Чернила4.
1 Написано над словом «щас».
2 Слово написано над строкой.
3 Приписано автором после текста мелкими буквами.
4 Конверт отсутствует. Данные об авторе даны по другим имеющимся письмам.

№ 297

20 ноября 1942 г.
Здравствуй, милый папа. Пишу в школе. Ты мне пишешь, что я плохо написал, это объясняется тем, что мешал Вова. Я тебе написал более 18 писем. Мама проверять не будет. Вова здоровый. Мы живем хорошо. Вова, когда мы в школе, с бабой. Мы закололи барана 28 ноября 1942 г. Письмо написал заранее. Я думал, что письмо отошлю 18. Вова здоровый. Папа, я прочитал1

Предоставлено архивом Кстовского муниципального района. Беловой автограф. Чернила2.
1 Окончание письма утрачено.
2 Конверт отсутствует.

№ 298

11 декабря 1942 г.
Здравствуй, милый папа! Сегодня получили твои1 письм[а]. Мы вот сейчас ушли из школы. Сели обедать и получили твои три письма и ведомости. Потом я катался на лыжах.
А когда приехал, пошел в школу писать письмо. Лыжи целы.
Вова здоровый. До свиданья, пиши, пиши…
Твой сын Тюрин В.С.
Книги, тетради то ес[ть]2
Адрес буду писать сам3.

Предоставлено архивом Кстовского муниципального района. Беловой автограф. Карандаш. Чернила4.400
1 В документе «твое» исправлено автором на «твои».
2 Фраза так в документе. Слово «книги» обведено в рамку.
3 После текста имеется детский рисунок: советский истребитель подбил немецкий самолет, рядом советский танк, лошадь и подпись «За Родину! За Сталина!».
4 Конверт отсутствует.

№ 299

Письмо жены Е.З. Тюриной
[1943 г.]1
Здравствуй, милый Степа, пишу – руки замерзли. Шла до Лопатищ, и почтальон попалась навстречу, тут же стала на дороге читать и вот, как пришла в сельский совет, попросила бумаги у Ключевой Енафьи Александровны (она сейчас пред. с. совета, ты ее знаешь, учительница из Высокова). Степа, ты спрашиваешь, как живем? Я много, много раз писала, также и сын; вот теперь его письмо с ведомостью лежит дома, уже на припасе, но с этим письмом оно не поспеет. Ты, милый, знаешь, как долго письма ходят, а особенно к нам в Соколово ввиду карантина (хотя сегодня его сняли), а то и почта ходила так, что самим не раз ходить и в Лопатищи, и за реку, она живет в Заречном.
Карантин был из-за сыпного тифа. Мы живем очень и очень хорошо, да разве плохо у дедушки с бабушкой, особенно они любят своих внучат так, что только и радость, все говорят. Держим корову, телку, которая будет коровой в феврале месяце, поросенка и одну овечку, скоро у нее будут детки. Так что ждем тебя на поправку домой. Вот бы счастье! Письма твои все получили как с фронта, так и из госпиталя, даже то письмо получили, которое писал, виданное2 непосредственно на фронте. Количество я не могу сейчас написать, только по моим расчетам все до одного письма получили.
Виктор плакал на то письмо, в котором было написано об отпуске, и негодует [на] ту стервозу, которая затормозила.
Ну, будем ждать, возможно, это счастье осуществится.
Степа, зачем я пришла в сельский совет? Вот зачем. В Со401колове продается дом, который принадлежит сельскому совету, и вот мы со стариками решили купить его. Наташа зазимовали в Голошубихе, рядом, часто навещает, ну, это ничего.
Шахуру3 у нее взяли, и она думает в колхоз, а я старикам заявила, что вместе я жить не буду, издали дружнее и милее.
Папанька тоже сказал, что я не останусь, мы, говорит, оставим с ними бабушку.
И вот, как мне развернуться деньгами, не знай, хватит ли?
Цену еще я не спрашивала, что будет, напишу в следующем письме, лучше бы ты сам приехал и развернулся, папанька?
Где ему развернуться, ведь 76 лет и нерасторопность. Мама велит продать корову. «Веди, говорит, на Мурашкино», но он говорит: «Я еле-еле до конторы дохожу».
Дети, милый Степа, только одно утешение. Я счастлива и горжусь своими детьми4. Вик. получает «отлично» всегда, также и по дисциплине. Вовочка, это красавчик, только еще не ходит, стоит один, говорит простые слова, болели все дети здесь корью, но он у нас болел тоже неделю, мама говорит, была корь, а мне и не верится, как говорится: «напугана ворона и куста боится», (по сравнению с Викторкой), Вовочка перенес очень легко, мама все сидела с ним на печи.
Получаем мы муки по 8 кг на человека, т. е. я, мы получаем 2 пуда в месяц, тут и мама, и папанька сработал 500 трудодней, получил хлеба 10 пудов пока, будет еще или нет?
Пока все, напишу еще, приду домой. Крепко целую тебя,
твоя Катя.
Не беспокойся, если будет сильное ранение. Вернись калеченым, все равно будем тебе рады, пусть хоть не будет совсем рук, все равно, ты нам мил5.

Предоставлено архивом Кстовского муниципального района. Беловой автограф. Чернила6.
1 Дата отсутствует. Датируется по контексту документа.
2 Слово так в документе.
3 То же.
4 В документе «детями».
5 Подпись отсутствует.
6 Конверт отсутствует.